Навечно вызванный к доске

Слово «учитель», как и все слова, многозначно и многослойно.

– Потише, вон училка идет.

– Ты что, слишком молоденькая!

– Теперь знаешь каких молоденьких присылают?

Это разговор пятиклашек перед 1 сентября. Оба нарядны и несут по цветку, как положено. Но – «училка». Что ж. Они переросли страх перед учителем и не доросли до уважения к нему. Может быть, только в 17, а то и в 40, а то и в 70 выучиваемся мы произносить слово «учитель» так, чтобы сердце переворачивалось и голос дрожал.

Выражение «рядовой писатель» странно: рядовой писатель в общем-то не писатель. «Рядовой учитель» – тоже не очень законное сочетание слов: учитель не может не быть рядовым, в противном случае он не учитель. Все учителя воспитывают одинаково ценных детей, в этом смысле ценность учителей одинакова и все они – рядовые. Больной может пойти в центральную поликлинику, к профессорам, едет в большой город. Ученику «некуда податься»: он полностью в руках случайно доставшегося ему учителя. Это обстоятельство поднимает ответственность учителя до невероятной степени.

Учитель – профессия для людей с мужественной совестью. «Стал бы этот мальчик великим ученым, если бы он попал в другие руки?» – размышление, которое может лишить сна и покоя честного человека. Странная профессия: подавая заявление в педагогический институт, 17-летний юноша фактически берет на себя обязательство стать идеальным человеком, хотя бы для будущих его учеников...

Учителю – да простят эту кощунственную мысль – учителю приходится играть роль прекрасного человека. Эта однажды принятая на себя роль исполняется годами и постепенно перестает быть только «ролью» – становится сущностью характера. Обыкновенный человек превращается в необыкновенного – в учителя. Человека делает учителем не пединститут, а многолетнее общение с детьми, для которых он – ежели честен – обязан быть лучшим человеком на земле. Ему просто некуда деться, ему профессионально необходимо становиться прекрасным человеком...

Учитель не делает карьеры. Он приходит в школу учителем, и хоронят его в том же звании, разве что прибавляя слово «пенсионер». Это артист – но его слушатели и зрители не аплодируют ему. Это скульптор – но его работ никто не видит. Это врач – но пациенты очень редко благодарят его за лечение и в общем-то не хотят лечиться. Это отец и мать – но он не получает причитающейся каждому отцу доли сыновней любви. Где же взять ему сил для каждодневного вдохновения? Только в самом себе, только в сознании величия своего дела. И только в поддержке всего общества, в уважении общества к нему, учителю. Будни захлестывают учителя – план, журнал, отметки, родители, директор, инспектор, мелкие разговоры в учительской, а ему надо все это оставить у порога и войти к детям с возвышенно настроенной душой.

В любом пединституте вам расскажут серию анекдотических, но правдивых историй про первый урок. О том, как практикант, бывший летчик, от волнения не мог произнести и слова и как девочка с первой парты снисходительно подала ему стакан воды, но он и стакана не мог удержать в дрожащих руках.

Потом, со временем, этот страх проходит, и довольно быстро. Бывает, вместе с ним уходит и волнение – так в учителе умирает учитель и рождается нечто столь же уродливое, как слово, которое придумано для обозначения этого «нечто» – «урокодатель». Если бы меня попросили составить самую короткую характеристику хорошего учителя, я бы сказал: «Он преподает не первый десяток лет, но волнуется перед каждым уроком».

Тот, кто сам не преподавал в школе, и представить себе не может, как это тяжело – 45 минут урока! Когда слышишь про учителя, у которого 28–30 часов в неделю, содрогаешься. Не хотел бы я быть на его месте. Всем хорошо знакомо ожидание звонка за партой, но как подчас ждет последнего урока человек, навечно вызванный к доске!

Пианист в день концерта, бывает, не ест, почти не разговаривает – сосредотачивается, потом он переодевается во фрак... Хирург перед операцией долго моет руки – собирается с силами и духом. У педагога нет и этих спасительных коротких процедур – он должен быть готов к уроку со звонком. Ему нельзя даже подгримироваться, ибо все его зрители – в первом ряду партера. Он входит в свет сорока маленьких двойных прожекторов мгновенно – и лучи детских глаз бьют его насквозь. Иные многоопытные учителя спасаются тем, что держат своих учеников в постоянном страхе, чтобы их глаза не видели учителя.

Где ждать покоя среди этих постоянных забот и при том, что учителю отказано даже в праве иметь озабоченный вид? Сколько я знал хороших учителей – все они были спокойными, неторопливыми. Казалось, урок и общение с детьми не составляют для них труда (вот высшее мастерство!). Такой учитель воспитывает одним своим появлением перед учениками, тембром голоса, культурой речи, одухотворенным взглядом. Говорят о «сверхзадаче» актера. Но вот кто постоянно живет в мире сверх и сверхзадач – учитель! Он рассказывает о деталях анатомии беспозвоночных или о тригонометрической функции, ему нужно, чтобы дети запомнили эти детали и формулы, но еще больше нужно ему, чтобы, выучив все, что положено, его дети стали людьми... В нынешней школе не может быть естественных и гуманитарных циклов, в школе все предметы – гуманитарные, гуманизирующие, одухотворяющие, иначе грош им цена. Летом московские стенды оклеиваются зазывными листками репетиторов. Некоторые дерзко пишут: «Гарантированная подготовка в вуз». Это не обман: есть репетиторы, которые действительно могут гарантировать четыре или даже пять баллов на вступительном экзамене – эти искусные люди за несколько месяцев способны прилично натаскать самого тупого ученика. Но у школы другая задача.

«Жажда денег, неверие в добро, отсутствие нравственных правил, презрение к мысли... равнодушие к общественному благу, снисходительность к нарушению законов чести... – вот враги воспитания, с которым оно призвано бороться». Это – Ушинский, и емкое многоточие тоже принадлежит ему. Ни за что не понять, как это возможно: человек восемь, ну пусть хотя бы пять лет ходил в школу, общался с каким-то учителем, и после этого пятилетнего общения он способен взять в руки нож, убивать, хулиганить...

Нет ничего легче, чем обвинить школу в «недоработке», эта легкость рождает протест, и вот мы говорим, что нельзя во всем винить школу, что есть еще семья, улица, двор и т.п. Но и после всех объяснений, после самых кропотливых разысканий наших уважаемых социологов чувствуешь себя тем темным крестьянином былых времен, который, терпеливо выслушав объяснения про устройство трактора, спрашивал: «А как же в него лошадь запрягают?» И как же все-таки возможно, чтобы учитель пять–восемь лет общался с учеником и чтобы это общение прошло бесследно?

В истории русской школы бывали периоды, когда общественное мнение вдруг с особым интересом обращалось к школе и вообще – к проблемам воспитания. Такой повышенный интерес явственно обозначается и в наши дни. Слово учителя должно звучать весомо, но для этого он в глазах всех людей должен быть Учителем, а не «училкой».

...Пусть всем нашим детям всегда достаются лучшие учителя...